Когда-то здесь стоял себе и стоял покосившийся холерный барак. Оба слова прекрасны в этом сочетании: и «холерный» – «cholera jasna!» как ругательно сказали бы поляки – и «baraque» – «лачуга» по-французски. (Две секунды на порадоваться тому, какие мы полиглоты, и идём дальше).
Холера, как и прочие эпидемии, где-то на периферии Ново-Николаевска была всегда. Не как в середине XIX века, когда она неплохо проредила население Европы, но призрак её ещё бродил, и куда-то изолировать больных очень бы хотелось. Ново-Николаевск, вечно стеснённый финансово, нашёл место – недалеко от кладбища (так себе оптимизм), и финансы – ровно на барак на десяток коек. А если сложить на пол тюфяки и укладывать больных валетом, то входило и того больше. В промежутках между вспышками холеры один тюфяк могли делить тифозник и дифтеритник, оспенник и скарлатинник – в общем, народная тропа на недалёкое кладбище не зарастала. Дела были плохи, что и говорить!
Городские врачи, дававшие в университете «Факультетское обещание» и/или клятву Гиппократа, спокойно смотреть на это не могли и заявляли, что «перед Городскую Думою стоит нравственная обязанность немедленно приступить к расширению больницы».
«Обещаю во всякое время помогать, по лучшему моему разумению, прибегающим к моему пособию страждущим». Факультетское обещание выпускников медицинского факультета ТГУ
Нравственная обязанность возымела верх, и в 1911 году город изыскал деньги на строительство «заразного барака для холерных и чумных больных» – впрочем, уже не лачуги, а полноценного кирпичного здания с водопроводом и прочими благами и даже с пароформалиновой дезинфекционной камерой по японскому образцу во дворе. Кавааааай!
Ну а стоять она должна была в том же квартале, что и старый барак – всё ещё в стратегической близости от кладбища, хотя теперь уже и закрытого. И наверняка вокруг всё ещё дежурили местные гробовщики Безенчуки: «Я – фирма старая. Основан в 1907 году. У меня гроб, как огурчик, отборный, на любителя...», – хотя и не Безенчук был наш гробовщик, а Булынко, и не в 1907 основал свою контору, а в 1906. Впрочем, что это я всё о грустном!
Больницу проектировал городской архитектор Фёдор Фридрихович Рамман в его фирменном кирпичном стиле с фестончиками и сухариками. (Это просто выступающие отдельные кирпичи, до появления «Кириешек» ещё много десятилетий! Две секунды на сглотнуть слюну и продолжаем). Отдельно приятно, что здания больницы, дезокамеры и жилого дома для фельдшеров – все они ещё стоят на территории инфекционной больницы на углу Ядринцевской и Семьи Шамшиных. Надолго ли? Неизвестно. Больницу уже переводят за город, а городская история как явление может самостоятельно и не привлекая внимания ползти в умиральную яму.
Одноэтажные крылья больницы достроены до правильной формы в советское время, ибо нечего тут, излишества у них, а больные опять лежат валетом!
В 1912 больница открылась: два этажа, шесть палат, своя котельная в подвале. Холера стала уже менее актуальной, но не понос, так золотуха нападали на город Ново-Николаевск, поэтому палаты распределялись так: на втором этаже были женская брюшно-тифозная и общая для М и Ж дифтерийная, где болящие разделялись перегородкой, на первом находились мужская брюшно-тифозная палата и общие сыпно-тифозная, скарлатинная и оспенная. Самый шик, что при палатах имелись ванная и тёплая уборная. Больным полагались одеяла летние и зимние, халат, тапочки и даже жестяная посуда. (На бумаге или нет, точно не скажу, но сто лет спустя от такой щедрости остались лишь роддомовские ночнушки с сексапильным разрезом до пупа).
Когда-то здесь я провела долгие две недели, рисуя в блокноте корявых человечков и мечтая вылезти из окна по веткам растущего рядом тополя. А над верхушками тополей нарезала круги стая голубей с недалекой голубятни. Голуби летят над нашей зоной… Две секунды на пожалеть бедного ребёночка и погнали в прошлое!
Заведующим новой больницей стал врач и человек Александр Алексеевич Станкеев. И не просто человек, а «ходячая совесть» – да, про нравственную обязанность писал именно он. Утомительный, должно быть, был для Городской думы активист-общественник, зато для народа отец родной, пришил бы страждущим и новые ножки, если бы это не было литературным вымыслом.
«Врачу-человеку Александру Алексеевичу Станкееву в день 35-летней годовщины врачебно-общественной деятельности.» Feci quod potui, faciant meliora potentes – Я сделал, что смог, пусть те, кто сможет, сделают лучше
Станкеев умер по пути с курорта Белокуриха, что наводит на мысль о том, что горящим работой людям отдыхать не очень-то и полезно. Знаменитый наш архитектор Андрей Дмитриевич Крячков тоже вот поехал отдохнуть в Сочи – и всё. Поэтому не стоит останавливаться: чертить, лечить, писать, резать к чёртовой матери, не дожидаясь перитонита!
«Вздор, душа моя; не хандри – холера на днях пройдёт, были бы мы живы, будем когда-нибудь и веселы», – писал в 1831 году сам Пушкин в письме другу. Холера прошла, стараемся не хандрить. Две секунды на преклонение перед гением и… конец.
