Когда-то здесь. Феникс

Когда-то здесь происходили сотни и тысячи маленьких и микроскопических историй, никак не повлиявших на судьбу города – тогда зачем их рассказывать сейчас? Да особо и не за чем. Разве что украсить ими экскурсию: апосмотритенаправо, вот здесь нехорошая женщина взяла у девочки помыть якобы грязные галоши, пошла в сторону Каменки и не вернулась. Апосмотритеналево, здесь с реалиста, сына колбасника Соколовского, сняли шубу и, может быть, сняли бы и ещё что-то, но грабителей прогнал проезжавший мимо ямщик с его боевым конягой. 

А здесь, на углу Асинкритовской и Дворцовой, стоял двухэтажный полукаменный дом, и ещё несколько флигелей, сараев, конюшен и разных надворных построек – усадьба Доброхотовых. 

Впрочем, сегодня мы будем летать чаечкой между заводом «Эйнем» в Москве, деревенской мелочной лавкой в селе Ирмень и Асинкритовской улицей в Ново-Николаевске, где жила не только мать нашего героя Владимира Петровича, но и его присяжный поверенный Григорий Жерновков.

Дом слева – доброхотовский, сами жили и жильцам сдавали, «Победа» с соседней усадьбы –
первого секретаря обкома – и из другой эпохи

Москва, 1897 год

Девица Зиновия Платоновна, приписанная города Риги, дочь работника кондитерской фабрики «Эйнем», и Вольдемар Бруно Феникс, работник фабрики «Эйнем», скрепляют свой союз нерушимыми узами брака. И наверняка получают в приданое красивые жестянки с вафлями «Амбра» (персидская роскошь и розовые розы) и с жжёным кофе (турки у самовара, гарсоны с турками) фабрики «Эйнем».

Плюс-минус в это время в Ново-Николаевске сын почётного гражданина Владимир Петрович Доброхотов покупает паи мельницы Южно-Алтайской мукомольной компании (Луканина, одного из первых мукомолов города) и наследует универсальную лавку в старинном селе Ирмень (не в Верх-Ирмени, а в том, что сейчас лежит на дне Обского моря). Сначала у обоих дела идут неплохо, но жизнь поворачивает (пыточное) колесо.

Ново-Николаевск, 1910 год

Мельница Луканина начинает вязнуть в долгах, в том числе за аренду городской земли на улице Фабричной, а Владимир Петрович не справляется с торговыми делами в Ирмени (не берёт мужик мериканские галоши!) и оказывается должен всему миру: и мануфактуре Саввы Морозова, и резиновому товариществу «Проводник», и Кетову за пряники и карамель, и продавцам Нижегородской ярмарки, и даже матушка родная Евфалия Яковлевна требует вернуть долги по векселям.

Мельница (паровая, как и у них там за МКАДом) «Южно-Алтайской мукомольной компании»
на улице Фабричной

У Зиновии Феникс в это время жизнь тоже не песня, а впрочем, почти как в песне: «Девушки фабричные с парнями встречаются, Иногда из этих встреч что-то получается». Вот и получилось… Не вынес Вольдемар Бруно постоянного наличия под рукой прекрасного фабричного пола: «муж, вращавшийся в атмосфере женского фабричного труда, оказался нравственно небезупречен в отношении к своей жене».

Сейчас «Эйнем» широко известен в широких кругах как фабрика «Красный октябрь», но с видом
на Кремль конфеты уже не делают

Зиновия могла бы, конечно, отдаться во власть домостроевских тенденций («возможно, она захочет поплакать»), но она выбрала путь независимой self-made woman, и ушла жить к маме. Впрочем, недалеко ушла (куда особо уйдёшь с острова-то) – родители жили здесь же в казённых квартирах фабрики «Эйнем». Шаг второй для женщины, ушедшей от мужа-изменщика – найти работу! Но и работа тоже не выходила за фабричные кварталы – Зиновия устроилась кассиршей в эйнемовском магазине за 50 рублей в месяц. У Бруно же уже был свой (жжёно-)кофейный магазин.

Не вполне был подкован Григорий Иванович в московских реалиях: набережная, конечно,
БерсЕневская – язык сломаешь, то ли дело Михайловская – просто и понятно! Будет через 100 лет

Паспорт муж жене не давал: система тех времён позволяла вписать жену в свой, как сейчас вписывают детей, ну и относиться как к детям – вот рупь на конфетки («Да не могу я больше видеть конфетки!!!» – вопль измученной души работника кондитерской фабрики) и ни в чём себе не отказывай. 

Так они и жили без возможности возобновить семейную жизнь, пока не случилось… ну скажем, сказки про Золушку: то ли каким-то ветром занесло в Москву почётного принца Доброхотова с вакантной должностью кассирши в деревенской лавке, то ли какие-то родственные связи унесли Зиновию Феникс в Сибирь, но настало время воскреснуть из пепла.

Москве тоже приходилось восставать из пепла (огонь, вода и медные трубы). Да и Ново-Николаевску
после пожара 1909 – все мы немного фениксы

Ново-Николаевск, 1913 год 

Как работодатель Доброхотов, при всём своём вспыльчивом характере, оказался хорош: он нанимает адвоката, чтобы тот возбудил дело о выдаче Зиновии отдельного паспорта, ведь тогда она, бальзаковского возраста тридцатишестилетняя женщина, сможет поправить здоровье на курортах юга России и даже открыть курсы немецкого языка (училась-то она в Москве в немецкой школе). 

Москва, 1914 год

Вольдемар Бруно Феникс… а впрочем, его не спросили, и дальше для нашего повествования он не интересен. Зато товарищество «Эйнем» в этом году выпускает серию открыток «Москва через 200 лет», и на это уже стоит взглянуть.

Подпись на карточке: «Ясный вечер. Лубянская площадь. Синеву неба чертят четкие линии
светящихся аэропланов, дирижаблей и вагонов воздушной дороги. Из-под мостовой площади
вылетают длинные вагоны Московского Метрополитена, о котором при нас в 1914-м году только
говорили. По мосту над Метрополитеном мы видим стройный отряд доблестного русского войска,
сохранившего свою форму ещё с наших времен. В синем воздухе мы замечаем товарный дирижабль
Эйнем, летающий в Тулу с запасом шоколада для розничных магазинов». В целом, я считаю,
выполнено досрочно!

Ирмень, 1915 год

Девушка эмансипе, а впрочем, просто женщина, которой повезло вырваться из колеса фабричной сансары, Зиновия Платоновна Феникс в Ирмени стала не только продавцом в лавке, но и управляющей компанией, доверенной персоной, которая собственноручно подписывала сотнерублёвые векселя, и ездила по делам бизнеса за сотню вёрст в Ново-Николаевск расхлёбывать долги фирмы, пока Владимир Петрович искал по консилиумам врачей способ вылечить свои нервные конвульсии или хотя бы не попасть на войну, которая совсем не помогала торговле «из-за обеднения деревенского покупателя и ухода на фронт лучших рабочих сил деревни».

Вызывает уважение, что Доброхотов честно раздавал долги, хотя и скостил почти половину сумм.
И умиление – то, как он прислал поверенному немного масло русского (все загуглили?) и сливочного
сладкого к Рождеству с пожеланиями «душевного покоя и полной победы в борьбе за правое дело»

А что же дальше? Принц и Золушка – неужели не будет романтической линии? Или в полночь карета превращается в тыкву? Я бы тоже хотела это знать, ведь писала присяжному поверенному Жерновкову и З. Доброхотова! Ах если бы это была Зиновия, какая была бы история!

Что ж, ночь твоя, добавь огня. Сайт архива, метрические книги, поиски уже без восторга неофита, а с точным расчётом, три секунды на страницу, виртуальное шур-шур-шур. Нет, не венчался Доброхотов ни в 1914, ни в 1915, ни в Екатерининской церкви села Ирмень, ни в Пророко-Ильинской церкви Верх-Ирмени (уехать в соседнее село, чтобы не привлекать внимания досужих крестьян), ни в Покровской церкви Ново-Николаевска по месту приписки матушки, ни даже в Александро-Невской церкви (чтоб с помпой и красиво). Да и Жерновков обращался к своей респондент(ке) Зинаида Ивановна… Похоже, не на ту напали…

Вызываем почерковедческую экспертизу! Народ жаждет романтики и зрелищ

«Вы знаете меня, какой я деловой человек, чуть что и слёзы распущу» – женщины… Разные. Сильные и слабые. И каждой нужен свой не Феникс, но Финист Ясный Сокол. (Даааа… Определённо душа жаждет романтики!)

А маленькие истории вплетаются в большую, натянутую на пяльца канву, создают узор, и где-то этот узор – это единственное, что латает прорехи нашей коллективной памяти. Свивая тысячи путей в один бурливый, как река…