В рамках серии публикаций о районах города я хотел повспоминать об Октябрьском районе на границе 70-80-х: его танках, тайнах, оврагах и заброшенных кладбищах. В процессе я понял, что некоторые европейские страны различаются меньше, чем районы Новосибирска (это, конечно, гипербола, но со смыслом). Ну, разве что заброшенные кладбища есть во всех районах. В 70-80-е годы различие районов было особенно важно для детей и подростков: не знаю, как делили город взрослые, но начиная лет с 11-12 мы уже заучивали кликухи местных «блатных». Все эти Кирпичи, Кривые, Косые, Горбатые… У каждого района был свой набор кривых, свои границы, свои правила, время от времени меняющиеся: «центральные» не шмонали «октябрьских», если ты не с Доватора, конечно, а «калининских» – смотря откуда… и так далее.
Районы Новосибирска – это не какие-то там пригороды с историей, как в городах типа Москвы, где в Коломенском была резиденция Ивана Грозного, а в Филях стоял «военный совет» 1812 года, а потом появился спальный район. На правом берегу был просто лес, который начинался прямо от реки, на Троллейном – гигантское болото с троллями, в Заельцовском – несколько речек, бор и озёра, и то здесь, то там – посёлок или деревня. И каждый район Новосибирска до последнего нёс в себе отпечаток того, чем он был всего лишь 100 лет назад (спойлер: чем угодно, но никак не городом). Точечная застройка всех уравняла.
Неменяющаяся картинка с 70-х до наших дней
Районы города когда-то (назовём это время «при СССР») были разрозненными комьюнити с разным ландшафтом, контингентом, семантикой и, конечно же, мифологией. Где-то с большей вероятностью могли изнасиловать, чем ограбить, а где-то – наоборот, где-то жили алкоголики и проститутки, а где-то постоянно ходили дружинники, и была тишь да гладь. У нас на районе был баланс между алкашами и дружинниками, но после ухода дружинников просыпалась мафия и могла распять на заборе детского сада пару кошек. Но не чаще, чем раз в месяц. В гаражах у военной части, по слухам, постоянно кого-то насиловали, но вроде никто не жаловался. Время от времени этот нехитрый уклад нарушали сопровождающиеся зовом рожка (буквально) появления точильщика ножей и старьёвщика, хотя, может быть, это был один и тот же человек. Периодически под звуки Шопена какой-нибудь из жителей окрестных домов покидал своё место прописки.
В общем, ничего не проходило незамеченным, всё сопровождалось звуками, слухами, сплетнями. Время от времени по жилому массиву бегали местные сумасшедшие со стажем, или новосошедшие, и их либо забирал бобик медвытрезвителя, либо спохватившаяся родня.
Мои воспоминания относятся к концу 70-х годов, когда моя семья переехала в новый микрорайон, расположенный посреди оврагов, кирпичных заводов и колоний. Ну как – колоний. Режимных объектов, на которых работали заключённые. С одной стороны была танковая часть, с другой – огромный овраг, за которым располагались антенные поля, с третьей – огромная деревня, часть которой существует и поныне. В самом географическом центре нашего жилого массива стояла столовая, которая служила прикрытием для пивного ларька. Границы микрорайона были равноудалены от этой пивной: наверное, в нашей системе жили свои Галилеи и Коперники, считавшие, что всё вращается именно вокруг пивной. Мне было 13 лет, когда меня заметил в очереди за пивом директор нашей школы, депутат, член КПСС и так далее. Заметил, и, отвернувшись, прошёл мимо. По сути, именно в этот момент я понял, точнее, почувствовал, что СССР – это просто зыбкая тень, и в школу тоже можно особо не ходить. Пиво стоило от 36 до 42 копеек за литр, и нам хватало рубля, украденного у родителей, чтобы убраться вхлам. Мать ходила договариваться в школу, чтобы мне после восьмого класса дали аттестат, а не справку.
Но вообще я знаю о Новосибирске гораздо больше, чем помню сам – глазами моей родни. Мои предки по материнской линии перебрались в город перед самой революцией. Моя малолетняя бабка с крыльца своего дома где-то в районе улицы Никитина видела проходящие через город колчаковские войска. Брат моего прадеда похоронен на заброшенном кладбище где-то вблизи нового храма на перекрёстке Воинской и Никитина. На берёзах, растущих на месте кладбища, до сих пор есть пометки о местах захоронения чьих-то родственников. Эти берёзы использовала в своем проекте «Берёзовые люди» новосибирская художница Янина Болдырева, а у вас есть возможность посетить эти места и прикоснуться руками к тому, что является – я цитирую здесь Янину – «иллюстрацией к слову “забвенье”».
Берёзы вместо памятников на заброшенном кладбище на Воинской. Фото: Янина Болдырева
С моей точки зрения, Новосибирск – один из самых нетипичных городов в стране. Может быть даже, он до сих пор не совсем город. Ну, не юридически, а с точки зрения прикладной урбанистики. Этот факт нужно осмыслить, описать, осознать. Люди, приезжающие к нам впервые и сумевшие вырваться за линии тихого центра, Красного проспекта и набережной, недоумевают: «Это реально самый большой город в России?». «Ну, – говорим мы, потупясь, – да, не считая субъектов федерации». И таки что это нам дало?
Мне трудно забыть, как моя московская подруга, приехав в Новосибирск в 2005 году, попала в метро в час, когда бабки организованной толпой ехали на Центральный рынок (был такой вайб). Она прямо плакала, осознавая, какая экзистенциальная бездна, а не только физическое расстояние, разделяет наши города. Много ведётся разговоров о том, столица Новосибирск или не столица. Как-то это скучно и немножко нервно. Юридически и административно мы действительно наследуем свой статус у Томска, древней столицы Сибири.
Но давайте, как говорил мой преподаватель философии, Владимир Петрович Тыщенко, до того, как обсуждать субстанции, определимся, с тем, что такое станция. Зафиксируем, так сказать, в урбанистическом и прочих аспектах, откуда Новосибирск быть есть пошёл и что он, в конечном итоге, такое. А заодно попробуем понять, что за люди здесь живут и почему.
Станция 1. Город-франкенштейн
Обычно, если город образуется, значит, это кому-нибудь нужно. Новосибирск не был нужен никому, просто так получилось. Как какой-нибудь несчастный бастард, нажитый Пушкиным с дворовой девкой и пристроенным условным Раевским куда подальше. «Там у меня, с Божьей помощью, народился на Транссибе новый транспортный узел, – писал Николай Второй куда-то во глубину сибирских руд местному демону болот и лесов Константину Макарычу. – Здоровый, собака. Решите уж как-нибудь проблему». Проблему решили, но иронично назвали Ново-Николаевском. И если обычно молодой, перспективный город поглощает, разрастаясь, окрестные населённые пункты, то Новосибирск был наскоро сшит из окрестных деревень. Бугры, Кривощёковский выселок, Гусевский посёлок, Вертково – около двух десятков сельских поселений вошли в состав Новосибирска, а в современном городском ландшафте до сих пор остались покосившиеся деревенские дома и бараки, ставшие частью городских кварталов.
Говорят, на этом мосту через каменку отнимали деньги, угрожая сбросить вниз
Нет ничего более долгоживущего в нашем городе, чем временные решения. Неожиданное появление города в дремучем лесу не могло стать началом чего-то продуманного, поэтому наш город всегда предпочитал спонтанное и хаотичное развитие продуманному и планомерному.
По первоначальному замыслу он должен был стать такой более крупной копией Томска. Поэтому сюда перевезли Крячкова, и он начал строить более крупные копии своих томских проектов. Потом город переименовали, а Крячков остался. Можно сказать, что толком Ново-Николаевску удался только Красный проспект, бывший Николаевский, да и тот в проекте доходил только до нынешней улицы Фрунзе, в девичестве улицы Вагановская. А дальше всё как в тумане. «Белые приходят – грабят. Красные приходят – грабят». «Как война, какая война, почему война?» «Как это – Сталин умер? Нормально же сидели!» «Что ещё за перестройка? Ещё стройку не закончили!» Не до урбанистики, в общем-то, было. И город рос, как умел, без помощи профессионалов.
Новосибирск – это город конструктивизма!
На оцифровке плёнки 1929 года «полёт над Новосибирском» видно, что унылый деревенский одноэтажный ландшафт центральной части города разбавлен громадой «Дома инвалидов», в районе будущей площади Ленина над деревянными домишками возвышается «Дом Ленина», напротив – торговый пассаж Крячкова. Новосибирску, если верить официальной летописи, на тех кадрах уже почти 40 лет, но выглядел он примерно так же, как сейчас Колывань. Неизвестно, что стало бы с городом дальше, но поспособствовал бессистемному развитию и скачкообразному росту незапланированный массовый приток населения.
Каменку, конечно, стоило сохранить
Станция 2. «Слезай, приехали!»
Предки мои перебрались сюда во время столыпинской реформы. По преданию, на одной из станций Коченёвского района поезд, следовавший куда-то на восток, тронулся, пока прадед ходил на вокзал за кипятком. Прабабку с бабками и дедками и узлы с пожитками соседи по вагону выкидывали уже на ходу.
Новосибирск пережил три популяционных толчка. Ну как сказать – пережил. Перенёс! Первый – когда неожиданно сам для себя возник на берегу сибирской реки и стал одним из самых быстрорастущих городов мира, заняв уникальную транспортную развязку, забрав столичный статус у Томска, а приз за скорость роста – у Чикаго.
Новосибирск рос, не имея не только чёткого плана, но и никакой транспортной связи между берегами, кроме железной дороги. И даже с разными часовыми поясами на разных берегах реки. Будем честны перед самими собой – до 1941 года в качестве города развивался только правый берег, а левый был, что называется, предместьем. По тем временам в этом не было ничего необычного, скорее наоборот: Томск целиком располагался на правом берегу реки, что оптимизировало работу городских служб. Добираться за реку было в любом случае делом нелёгким. Именно поэтому то, что левый и правый берега Новосибирска жили в разных часовых поясах, никого не волновало: то что происходило в твоём часовом поясе, оставалось в твоём часовом поясе.
Станция 3. «Всё для фронта»
Эвакуированные предприятия ускорили урбанизацию левобережья. В 1941 году трамвайную линию за рекой построили не для удобства горожан, а для транспортировки жителей на внезапно появившиеся заводы. Да и на правом берегу конечными остановками трамвая были завод «Труд» и завод им. Чкалова.
После того, как на левом берегу начал ходить трамвай, к нему пристроили город
Второй популяционный толчок выстрелил по тем же воронкам, усугубив предыдущие недостатки: полное отсутствие всякого присутствия стратегического городского планирования. То есть тактически, конечно, город уже осознал себя как торговая площадь Ленина и как главный грузчик Транссибирской магистрали (недаром «Дом грузчиков» на Фабричной так шикарен), поэтому пару приличных кварталов и проспектов вокруг вокзалов и рынков спланировать успел. Становиться индустриальным гигантом Новосибирск особо не собирался – для этих целей был Кузбасс.
Война всё поменяла, и, естественно, производства разместились там, где уже что-то было, как будто накинувшаяся на карту местности индустриализация попыталась сожрать деревенские локации, но только намалевала поверх них мазутное пятно заводских кварталов. Далее всё пошло по накатанной. Конечно, главной задачей было обеспечить фабрики, заводы и электростанции рабочим людом.
Когда через 10 лет после войны мост наконец-то соединил два берега города, символически соединились в экзистенциальном браке и кольца трамвайных линий. Так трамвайная линия соединила разрозненные жилые зоны в трамвайное кольцо всевластия с лёгким эффектом машины времени – из одного часового пояса в другой. Тогда же посреди деревень, самодовольно дымящих и пахнущих баней по субботам, стучащих деревянными дверьми нужников, возникли Оперный театр, цирк, зоопарк, рынок, филармония и ГПНТБ.
Отсутствие у Новосибирска исторической части города, в которой, как в семечке, содержался бы импульс для дальнейшего развития территории, повело наш город в сторону перманентного градостроительного хаоса. Его семантические центры стали формироваться вокруг первоначальных населённых пунктов, и можно сказать метафорически, что основной характеристикой города стал не только его взрывной рост, но и феодальная раздробленность районов, которую подчёркивало отсутствие моста через Обь и глубокое русло Каменки. Фирменный стиль Новосибирска – точечная застройка. Город стал таковым как раз из-за хаотично разбросанного частного сектора, оставшихся «до лучших времён» пустырей, дорогих в освоении оврагов, скандальных «нахаловок», самозахваченных территорий, занятных гаражами, погребами, какими-то дачными домиками. Но свободное место было. И много. Строили на свободном.
Станция 4. «Сам себе город»
А как должно было быть? Планов было громадьё, начало XX века вообще было эпохой планов, которым не суждено было сбыться. Не сбылось и у Новосибирска. Но представьте себе волну городской застройки, поднимающуюся, скажем, от правого берега реки к Восходу и далее до самой Гусинки, покрывающую всё пространство комфортными городскими кварталами с широкими проспектами, внутренними дворами, домами культуры, площадями и тенистыми аллеями… Но что-то пошло не так, и волна урбанизации остановилась на улице Кирова. По сути, Новосибирск вынужденно стал городом-франкенштейном, наскоро сшитым трамвайными линиями и электрическими и телеграфными проводами, и так получилось, что эта градостроительная концепция осталась основной.
И вот, недостроенный и недопланированный город с начала 90-х переживает третью популяционную волну, когда крестьяне из горящих предместий жители агломерации и малых сибирских городов, а также Крайнего Севера, сделали Новосибирск своей землёй обетованной. Приток новых жителей не только обеспечил благосостояние города, но и и приумножил его деревенскую сущность. Ведь жильё для нью-сибирцев строили в соответствии с вековой традицией нашего города, то есть, на любом свободном месте, а спроектировано оно было как получится – главное, чтобы с башенками.
Ведь все хотели жить красиво и, желательно, в центре.
Продолжение следует.
