Чем заняться художнику-монументалисту в Новосибирске, если он никому не нужен — разговор, состоявший из пятен масла, арахисовой шелухи, чая, нераспроданных листов и потерянных (и вновь найденных) эскизов.
Я пришёл к Евгении в мастерскую, чтобы поговорить, как ни странно, об урбанистике. В своих рассуждениях о Новосибирске художница часто говорит о том, что это город такой, внезапно появившийся среди тайги, но ещё не родившийся по-настоящему, город «которого ещё нет, но который ещё будет» — так она и сказала на недавнем открытии выставки своих работ. И мне захотелось уточнить, что же она имеет в виду, и вообще, что думает о Новосибирске в контексте искусства.
Евгения, художник-монументалист по образованию, признанный мастер станковой живописи, гордость и краса Новосибирского арт-сообщества, в задумчивости бродила по своей мастерской. Узнав, что я не успел позавтракать, она начала поить меня чаем с долькой апельсина в кружке. На столе стояла чашка с жареным арахисом.
— У меня есть ещё лапша в коробочке. Будешь? Не люблю борщ. Я могу его готовить, потому что знаю, что людям надо есть. Не очень люблю вообще все эти супы. Но я могу включить музыку и что-то приготовить, потом взять полбокала вина, ну и так далее. А потом поставить другую музыку и рисовать.
— Что это у тебя играет? Довольно приятное.
— Это японский джаз, такая вечерняя музыка, я под него не рисую.
YouTube-канал Eximo Blue, если интересно. Японская музыка для ресторанов и кафе. Рисую я под другую музыку. У меня есть утренняя музыка и вечерняя.
— А какая у тебя утренняя музыка?
— Я не знаю, как она называется. Надоедливая. Тупая. Я люблю тупую музыку, под неё хорошо делать всякие утренние дела и рисовать. Вот эта музыка (включает «утреннюю» музыку) мне нравится, но если после неё играет подобная (включает другую «утреннюю» музыку), то это мерзость. Мне нравятся эти чуваки, но не нравятся вот эти, я не знаю ни тех, ни других. Вряд ли могу это как-то понятнее объяснить — я же неуч.
— Что ты сейчас рисуешь?
— Сербские дома. В Сербии очень много заброшенных домов. Хочется их порисовать. Пока не забыла. Месяц назад была в Сербии на пленэре (там это называется «колония»). Меня туда звали четыре года подряд, я всё отказывалась, да и денег не было, но в этом году внезапно решила поехать. Была там первый раз, сейчас пишу серию про эту поездку. Пока называется «Поиск дома». У меня уже была картинка про поиск дома — мы искали где жить летом, и я что-то на эту тему рисовала. Сейчас вернулась из «колонии» и рисую. Получилось что-то похожее, но только про Сербию. Рисую на бумаге. Бумага хороший материал, безответственный.
— Безответственный материал? Что это за искусствоведческий термин?
— Ну, когда ты ничего не должен поверхности, на которой рисуешь, никакого конкретного результата. Бумага в этом смысле более безответственная, чем холст. В Древней Греции музы не были покровителями художников или скульпторов, потому что это ремесло. Музы покровительствовали поэтам, танцорам, актёрам, музыкантам — всем, в кого они могли вселиться, чтобы явить себя, свою божественную сущность. Человек должен быть для этого подготовленным инструментом, идеальным, и тогда боги будут говорить с людьми, пусть и через посредника, служителя. Танец с богом внутри — это и есть смысл того, чем я занимаюсь. То, что потом висит на выставке, меня уже мало интересует, но это может быть началом для кого-то другого. Безответственность — это возможность не подменять вдохновение своим смыслом, своими «хотелками». Как только появляется «надо» — уходит свобода художника.
— Продаются твои картины?
— Я с 2015 года живу только творческой работой, оставила преподавание и коммерческую роспись. Продаются. Что-то лучше, что-то хуже. Сейчас хочу продать эти работы на бумаге (показывает, вытащив из кучи). За сколько? Двадцать тысяч за лист 100 на 70. Это недорого, на самом деле. Культура приобретения только появляется, её надо растить. Будет что приобретать, будет кому, будет и приобретаться. Если нет молока, не появится молочный магазин. Если есть молоко и есть дети — магазин появится сто процентов.
— Известный художник, картины продаются, но, говоришь, не было денег на Сербию…
— На что-то есть, на что-то нет. На холсты и краски всегда есть, на Сербию — не всегда.
— Ты художник-монументалист по образованию, преподаватель. Что должно быть в Новосибирске, чтобы твои навыки как монументалиста, твоё искусство было востребовано больше?
— Городские скульптуры, мозаики, витражи — после соцзаказа эпохи СССР это всё никак не восстановилось. А надо интегрировать художника в формирование современной городской среды заранее, на уровне проекта, на уровне генплана. Сейчас наша новосибирская школа может представить высокое качество городского искусства, есть специалисты, которые к этому готовы. Но город, получается, не готов впустить искусство в себя.
Всё это должно быть реализовано в связке с градостроителями, девелоперами на уровне разработки, так как в наших условиях нужны, например, всякие устойчивые к перепадам температур материалы, штукатурки, мозаики и основы для них, которые не осыпятся через четыре года. И делать надо именно на уровне проекта, а не когда застройщик вдруг решил: «О, а у меня тут, оказывается, стена голая, давайте что-то монументально украсим».
Есть шикарный случай такого союза: работа Нурлана Таирова в ЖК где-то в районе обкомовских дач. Там комплексное решение фасадов объединено одной темой — с большой культурой, не вырывая из контекста окружающей среды, не мозаика, просто оштукатуренные фасады. Когда художник в проекте появляется не внезапно, получается очень красиво.
Эскиз Юрия Катаева, оставшийся в мастерской
— А где застройщику искать художника?
— Есть два пути. Обратиться к художникам, знакомым с архитекторами, которые разрабатывают проект, либо можно обратиться просто в Союз художников, там кого-нибудь посоветуют. В советское время у нас были такие тандемы, например, архитектор Владимир Авксентюк, автор проекта синагоги, (эскизы витражей там делал Александр Шуриц, а воплотил Сергей Гребенников) и художник Юрий Катаев, художник-монументалист. Я как раз работаю сейчас в его бывшей мастерской. Вот его эскизы, часть материалов, которые он использовал для обшивки антресолей, вот таким образом сохранились. Юрий Катаев делал эскизы для театра «Глобус» — фонари, лавки, полностью декор интерьера, и до сих пор это все служит. Его панно можно увидеть на входе метро «Гагаринская», а в пригородных кассах «Новосибирска-Главного» у него были шикарные мозаики с глубоким рельефом на тему сибирской тайги: реки, сосны, грибы, лоси какие-то.
У меня в мастерской — в его бывшей мастерской — сохранился даже бумажный макет фонаря для «Глобуса» в виде совы.
— А есть удачные примеры такого сотрудничества в недавнее время?
— Наверное, есть. Я уже говорила про Таирова, наверняка что-то ещё есть, я просто не помню сейчас. Зато в качестве недавнего примера союза города с искусством могу вспомнить удачный фестиваль «Графит науки». Он проходил несколько лет подряд и дал приличный результат. В разных точках города есть профессиональнейшие стены, очень хорошо сделанные местными и приезжими художниками, это очень позитивный случай. Если не бросать такие проекты, а учиться делать их дальше и лучше, то художник опять появится в городской среде.
Пока в городе есть люди, которым нужны дома, есть строители, художники, архитекторы — такой творческий союз неминуемо должен сложиться. Люди ведь инстинктивно тянутся к красоте. И если люди не будут мешать людям, всё будет хорошо.
